Непростой случай - Страница 47

Снаружи пела какая-то птица, но ее нежные трели не тронули сердца Долорес. Оно окаменело. Однако в зеркале отразилось лицо, мокрое от слез.

Долорес не знала, сколько времени просидела на краю кровати, сломленная горем. Она запрещала себе плакать. Не сейчас. Может быть, потом. Когда она будет далеко отсюда. Нужно ехать. Она больше не может здесь оставаться. Завтра утром надо будет вызвать такси. Она вернется домой, и все начнет сначала.

Она открыла шкаф и начала быстро собирать чемодан. Руки тряслись. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

— Да? — Голос не повиновался. На негнущихся ногах Долорес пошла к двери.

На пороге стояла улыбающаяся Лина.

— Помните, я рассказывала про собаку, которая у нас была, когда я была маленькая? — спросила девочка. — Она умерла два года назад.

— Помню… — Долорес надеялась, что Лина ничего не заметит, не обратит внимания на ее заплаканное лицо.

— Я нашла ее фотографию, когда она была щенком. В альбоме у бабушки Фанни. — Лина протянула Долорес фотографию. — Вот она, сидит на коленях у моей мамы. — Девочка нахмурилась. — Правда, мама получилась не очень хорошо.

Долорес посмотрела на карточку и чуть не разрыдалась.

О Боже, думала она. О Боже!..

Долорес не сводила глаз с фотографии. Надо было что-то сказать Лине. Про щенка. Но перед ее глазами было изуродованное лицо Эммы.

Она уже видела это лицо на портрете, висевшем над кроватью Лины. Прекрасный женский профиль.

У Долорес сжалось сердце. Правая часть лица Эммы была искажена и напоминала застывшую маску.

— Правда, хорошенькая собачка? — спросила Лина.

— Да, очень хорошенькая и очень маленькая. — Она подошла к кровати и села: отказывали ноги. Господи, ведь Эдвин, кажется, рассказывал, что Эмма в детстве попала в автомобильную катастрофу. А та женщина на приеме говорила, что Эдвин полюбил Эмму, хотя это было трудно. И что-то о ее лице. Тогда Долорес не поняла, о чем шла речь.

Лина села рядом.

— Она быстро выросла, но я помню ее маленькой. Она была ужасно милая. — Девочка сделала паузу и посмотрела на моментальный любительский снимок. — Знаете, я не помню маму такой, — тихо сказала Лина. — То есть она всегда была такая, но в детстве я не обращала на это внимания. — Она закусила губу. — Наверно, просто привыкла…

Долорес вздохнула. Молчать было нельзя.

— Твой папа говорил мне, что она была необыкновенная. Должно быть, ты очень любила ее. — Эти слова родились сами собой, вырвавшись из глубины души.

— Да, очень. Иногда другие дети дразнили меня, называли маму уродкой, и я страшно злилась. Теперь я понимаю, почему они так думали, но для меня она никогда не была уродкой.

— Потому что она была твоей мамой и ты любила ее.

— Ага… — вздохнула Лина. — Знаете, иногда я смотрю в зеркало и думаю, что я некрасивая, что у меня смешной нос, или мечтаю быть блондинкой, похожей на какую-нибудь кинозвезду. А потом я думаю о маме, и мне становится стыдно.

— Все так думают в твоем возрасте. Когда подрастаешь, начинаешь сравнивать себя с другими и считаешь себя порой хуже всех. Это проходит, когда становишься старше и понимаешь, какая ты есть на самом деле…

Ты сама-то хоть понимаешь, что говоришь? — негромко спросил Долорес ее внутренний голос. Прислушайся к собственным словам!

— Знаете, папа говорит, что, конечно, очень хорошо быть красивой, но куда важнее душевные качества человека.

— Это правда.

— Вот за это он и любил мою маму. — Лина подняла глаза. — И за это он любит вас. Потому что вы хороший человек. — Тут она улыбнулась. — И потому что вы красивая.

Долорес не знала, смеяться ей или плакать.

— Спасибо, — сказала она, возвращая фото. — Иногда я вовсе не уверена, что меня можно считать хорошим человеком. — Особенно сейчас, когда она чувствовала себя кругом виноватой.

— Да нет же! Все так думают. Особенно бабушка Фанни. Мало кто любит возиться со стариками, а вы возитесь. Вы столько времени провели на кухне, готовя ей особый десерт, которого не знает здешний повар. А еще вы ее все время смешите!

— Она тоже смешит меня. Чудесная старая дама.

— И вы тоже чудесная! — Лина крепко обняла Долорес. Раньше она никогда так не поступала. Смущенная собственным порывом, девочка вскочила и выбежала из комнаты, бросив через плечо: — Спокойной ночи!

Долорес сидела на кровати и смотрела на оставленную Линой фотографию. Все смешалось у нее в голове. Так вот она какая, святая Эмма, предмет всеобщей любви и восхищения, женщина, которую Эдвин искренне и глубоко любил четырнадцать лет… Эмма вовсе не была пленительной красавицей, как казалось Долорес. Эдвин полюбил женщину с жестоко изуродованным лицом и женился на ней… Глаза Долорес заволокло слезами.

— Ох, Эдвин, — прошептала она, — прости, прости меня! Почему я сомневалась в тебе?

Потому, что не доверяла себе, ответил ей внутренний голос. Потому что не считала себя достойной.

Он любил жену, несмотря на изувеченное лицо. И женился на ней не для того, чтобы хвастаться ею перед всем светом. Он не похож на Энди и никогда не будет похож на него. Энди всегда волновало, что подумают и скажут о нем другие. Долорес вспоминала рассказы Эдвина о том, что он с детства все делал по-своему, не обращая внимания на окружающих. Он знал себя и знал, чего хочет. Ему не нужно было ничего никому доказывать. А для Энди главным был его имидж, было важно, что скажут о нем другие.

Как она могла быть такой слепой? Ее ослеплял страх. И он же заставил ее потерять то, чего она желала больше всего на свете. Любовь Эдвина.